Неточные совпадения
Мысли о том, куда она поедет теперь, — к тетке ли, у которой она воспитывалась, к Долли или просто одна за границу, и о том, что он делает теперь один в кабинете, окончательная ли это ссора, или возможно еще примирение, и о том, что теперь будут говорить про нее все ее петербургские бывшие знакомые, как посмотрит на это Алексей Александрович, и много других мыслей о том, что будет теперь, после
разрыва, приходили ей в голову, но она не всею
душой отдавалась этим мыслям.
В
душе ее в тот день, как она в своем коричневом платье в зале Арбатского дома подошла к нему молча и отдалась ему, — в
душе ее в этот день и час совершился полный
разрыв со всею прежнею жизнью, и началась совершенно другая, новая, совершенно неизвестная ей жизнь, в действительности же продолжалась старая.
— Входить во все подробности твоих чувств я не имею права и вообще считаю это бесполезным и даже вредным, — начал Алексей Александрович. — Копаясь в своей
душе, мы часто выкапываем такое, что там лежало бы незаметно. Твои чувства — это дело твоей совести; но я обязан пред тобою, пред собой и пред Богом указать тебе твои обязанности. Жизнь наша связана, и связана не людьми, а Богом.
Разорвать эту связь может только преступление, и преступление этого рода влечет за собой тяжелую кару.
— Нет,
разорву,
разорву! — вскрикнула она, вскакивая и удерживая слезы. И она подошла к письменному столу, чтобы написать ему другое письмо. Но она в глубине
души своей уже чувствовала, что она не в силах будет ничего
разорвать, не в силах будет выйти из этого прежнего положения, как оно ни ложно и ни бесчестно.
Петр Петрович очень смеялся. Он уже кончил считать и припрятал деньги. Впрочем, часть их зачем-то все еще оставалась на столе. Этот «вопрос о помойных ямах» служил уже несколько раз, несмотря на всю свою пошлость, поводом к
разрыву и несогласию между Петром Петровичем и молодым его другом. Вся глупость состояла в том, что Андрей Семенович действительно сердился. Лужин же отводил на этом
душу, а в настоящую минуту ему особенно хотелось позлить Лебезятникова.
Господствует банкир, миллионщик, черт его
душу возьми,
разорвал трудовой народ на враждебные нация… вон какую войнищу затеял, а вы — чаек пьете и рыбью философию разводите…
— Помилосердуйте, господа, — всплеснул руками Митя, — хоть этого-то не пишите, постыдитесь! Ведь я, так сказать,
душу мою
разорвал пополам пред вами, а вы воспользовались и роетесь пальцами по разорванному месту в обеих половинах… О Боже!
Католический
разрыв церковного общества на две части сказался еще в том, что мир был лишен священного писания как непосредственного источника религиозной жизни и духовенство стало между Евангелием и
душами человеческими.
Начало координат во всей этой истории — конечно, Древний Дом. Из этой точки — оси Х-ов, Y-ов, Z-ов, на которых для меня с недавнего времени построен весь мир. По оси Х-ов (Проспекту 59‑му) я шел пешком к началу координат. Во мне — пестрым вихрем вчерашнее: опрокинутые дома и люди, мучительно-посторонние руки, сверкающие ножницы, остро-капающие капли из умывальника — так было, было однажды. И все это,
разрывая мясо, стремительно крутится там — за расплавленной от огня поверхностью, где «
душа».
Чтобы
разорвать прочные петли безысходной скуки, которая сначала раздражает человека, будя в нём зверя, потом, тихонько умертвив
душу его, превращает в тупого скота, чтобы не задохнуться в тугих сетях города Окурова, потребно непрерывное напряжение всей силы духа, необходима устойчивая вера в человеческий разум. Но её даёт только причащение к великой жизни мира, и нужно, чтобы, как звёзды в небе, человеку всегда были ясно видимы огни всех надежд и желаний, неугасимо пылающие на земле.
— Да, да, — тихий! Мы все живём в тихом бунте против силы, влекущей нас прочь от родного нам, наша болезнь — как это доказано одним великим умом — в
разрыве умственной и духовной сущности России, горе нашей
души в том, что она сосуд, наполняемый некой ядовитой влагой, и влага эта разъедает его! О, несчастная Русь!
— У меня такое чувство, как будто жизнь наша уже кончилась, а начинается теперь для нас серая полужизнь. Когда я узнал, что брат Федор безнадежно болен, я заплакал; мы вместе прожили наше детство и юность, когда-то я любил его всею
душой, и вот тебе катастрофа, и мне кажется, что, теряя его, я окончательно
разрываю со своим прошлым. А теперь, когда ты сказала, что нам необходимо переезжать на Пятницкую, в эту тюрьму, то мне стало казаться, что у меня нет уже и будущего.
Мельников не явился ночевать, Евсей пролежал всю ночь один, стараясь не двигаться. При каждом движении полог над кроватью колебался, в лицо веял запах сырости, а кровать певуче скрипела. Пользуясь тишиной, в комнате бегали и шуршали проклятые мыши, шорох
разрывал тонкую сеть дум о Якове, Саше, и сквозь эти
разрывы Евсей видел мёртвую, спокойно ожидающую пустоту вокруг себя, — с нею настойчиво хотела слиться пустота его
души.
Но я уже был деспот в
душе; я хотел неограниченно властвовать над его
душой; я хотел вселить в него презрение к окружавшей его среде; я потребовал от него высокомерного и окончательного
разрыва с этой средой.
Он сказал: «Не будем говорить», — а я видела, что он всеми силами
души ждал моего слова. Я хотела говорить, но не могла, что-то жало мне в груди. Я взглянула на него, он был бледен, и нижняя губа его дрожала. Мне стало жалко его. Я сделала усилие и вдруг,
разорвав силу молчания, сковывавшую меня, заговорила голосом тихим, внутренним, который, я боялась, оборвется каждую секунду.
Первое воспитание определяет судьбу одних обыкновенных
душ; великие,
разрывая, так сказать, его узы, свободно предаются внутреннему стремлению, подобно Сократу внимают тайному Гению, ищут своего места на земном шаре и образуют себя для оного.
Но теперь, после каждой беседы, я все более ясно и горестно чувствовал, как непрочны, бессвязны мои мысли и мечты, как основательно
разрывает их в клочья хозяин, показывая мне темные пустоты между ними, наполняя
душу мою тоскливой тревогой.
Да, да, зачем расстаться?
Кто хочет нас с тобою разлучить?
Ты не моя ль? Кто говорит, чтоб
душуЯ
разорвал? Нет, требовать того
Не может честь!
— Что я с моим характером поделаю? Обижаю я тебя, — это верно. Знаю, что ты у меня одна
душа… ну, не всегда я это помню. Понимаешь, Мотря, иной раз глаза бы мои на тебя не смотрели! Вроде как бы объелся я тобой. И подступит мне в ту пору под сердце этакое зло —
разорвал бы я тебя, да и себя заодно. И чем ты предо мной правее, тем мне больше бить тебя хочется…
Читатель! Я знаю, что «Вы, очи, очи голубые» — не Пушкин, а песня, а может быть, и романс, но тогда я этого не знала и сейчас внутри себя, где всё — ещё всё, этого не знаю, потому что «
разрывая сердце мое» и «сердечная тоска», молодая бесовка и девица-душа, дорога и дорога, разлука и разлука, любовь и любовь — одно. Все это называется Россия и мое младенчество, и если вы меня взрежете, вы, кроме бесов, мчащихся тучами, и туч, мчащихся бесами, обнаружите во мне еще и те голубых два глаза. Вошли в состав.
Из всех униженных и оскорбленных в романе — он унижен и оскорблен едва ли не более всех; представить, как в его
душе отражались эти оскорбления, что он выстрадал, смотря на погибающую любовь свою, с какими мыслями и чувствами принимался он помогать мальчишке-обольстителю своей невесты, какие бесконечные вариации любви, ревности, гордости, сострадания, отвращения, ненависти разыгрывались в его сердце, что чувствовал он, когда видел приближение
разрыва между своей невестой и ее любовником, — представить все это в живом подлинном рассказе самого оскорбленного человека, — эта задача смелая, требующая огромного таланта для ее удовлетворительного исполнения.
И с тех пор я ни разу не был у Калининых, хотя и бывали минуты, когда я страдал от тоски о Наде и рвалась
душа моя, рвалась к возобновлению прошлого… Но весь уезд знал о происшедшем
разрыве, знал, что я «удрал от женитьбы…» Не могла же моя гордость сделать уступки!
— Не стану я принимать его глупых лекарств! — воскликнула она и, выхватив рецепт,
разорвала его в клочки. Я не протестовал; у меня в
душе было то же чувство, и всякая вера пропала в лечение, назначенное этим равнодушным, самодовольным человеком, которому так мало дела до чужого горя.
И вдруг перед самым тем часом, как должна она
разорвать навсегда сердечные с ним связи, воскресла в ее
душе прежняя любовь.
Зверь не таков. При виде крови глаза его загораются зеленоватым огнем, он радостно
разрывает прекрасное тело своей жертвы, превращает его в кровавое мясо и, грозно мурлыча, пачкает морду кровью. Мы знаем художников, в
душе которых живет этот стихийно-жестокий зверь, радующийся на кровь и смерть. Характернейший среди таких художников — Редиард Киплинг. Но бесконечно чужд им Лев Толстой.
Христианство против спиритуалистического учения о бессмертии
души, оно верит в воскресение целостного человека, воскресение и тела Личность переходит через расщепление и
разрывы к целостному восстановлению.
Без всяких оговорок и смятенья, порывисто, со слезами в голосе, он раскрыл ему свою
душу, рассказал про все — сделку с совестью, связь с чужой женой,
разрыв, встречу с чудной девушкой и ее смерть, про поворот к простой мужицкой вере и бессилие свое найти ее, про то чувство, с каким приехал в Кладенец.
— Сложная вы
душа, — выговорил он, — а все-таки мой совет вам: обеспечить себя, но с мужем не
разрывать.
Генерал назвал меня злодеем, хлопнул дверью и ушел. Я побежал к свояченице, — та меня побранила (за что!). Кончилось тем, что генерал «акт
разорвал», а полковнику, отравившему
душу его сына, исходатайствовал за эти труды «чин генерал-лейтенанта»… Какая злая насмешка над самим собою, и как, значит, несправедливы те, которые думают, что такие оскорбительные издевательства стали случаться будто только в наше многовиновное время.
И человек сознает себя одним во всем мире с теми страшными вопросами, которые
разрывают его
душу. А жить надо.
Что-то глухо огородило его
душу. Хочется
разорвать, раскидать руками преграду, вплотную подойти к его
душе, горячо приникнуть к ней и сказать…
Хотелось бешено выскочить и стукнуть старуху по шее. И все как скверно, как противно!.. И этот нелепый роман с Катрой. Непрерывный от него чад в
душе. Неужели не хватит воли
разорвать с нею? Два болота, разделенные высокой горою, соединились на вершине гнилыми испарениями… Гадость, гадость!
Болезнь и досада, что не добыта разрыв-трава, которая была под руками, растравила только злобную
душу Мамона.
— Я знаю, каково бывает на
душе у такого счастливца, ведь и я носила цепи, которые сама сковала себе в безумном ослеплении; но я
разорвала бы их в первый же год, если бы не было тебя. О, как хороша свобода! Ты на собственном опыте убедишься в этом.
Лелька вся жила теперь в процессе новой для нее работы на заводе, в восторге обучения всем деталям работы, в подготовке к занятиям в кружке текущей политики, который она вела в заводском клубе. Далекими становились личные ее страдания от воспоминания о
разрыве с Володькой. Только иногда вдруг остро взмахнет из глубины
души воспоминание, обжигающими кругами зачертит по
душе — и опять упадет в глубину.
Убедившись, что кругом нет ни одной живой
души, юродивый принялся быстро
разрывать могилу.
Оба с детскою
душою, оба с порывами к добру и непонятным влечением друг к другу, они связались какою-то непонятною цепью, которую
разорвать могла только судьба.
Трудно и нерадостно протекала Лелькина любовь. В глубине
души она себя презирала. После того, что ей тогда ночью сказал Афонька, ей следовало с ним
разорвать и уйти. Но не могла она этого сделать. Не могла первая рассечь отношения. Невозместимо дорог стал ей этот суровый человек. И со страхом она ждала, что вот-вот он
разорвет с нею.
Ермак не ошибался: Семен Иоаникиевич действительно хитрил и хотел выиграть время. Брак племянницы с Ермаком Тимофеевичем не был ему по
душе. Хотя он чувствовал, что дело зашло уже слишком далеко, что Ермак прав и не только полный
разрыв с ним, но и разлука может губительно отразиться на здоровье его любимицы Аксюши.
Царь, удрученный результатом допроса ведуний, воочию разрушившим его горделивую мечту о том, что он, представитель власти от Бога, в торжественные минуты праведного суда, могучим словом своим, как глаголом божества, разрушающим чары, может дать силу воле
разорвать узы языка, связанные нечистым, теперь пришел в уме своем к другому роковому для него решению, что «царь тоже человек и смертный», и эта мысль погрузила его
душу в состояние тяжелого нравственного страданья.
Закружился бес, копытом в печь вдарил, пол-угла отшиб. Вот тебе и попировал!.. Однако ж дела не поправишь.
Душу из княжны скорым манером вынул да к окну, — решетку железную, будто платок носовой, в клочки
разорвал. Да не тут-то было. Навстречу ему с надворной стороны княжны Тамары ангел-хранитель тут как тут. Так соколом и налетел...
Борис хотел в воскресенье идти к Исанке мириться. И как раз получил утром это письмо. Три раза перечитал, в изумлении вытаращил глаза, в
душе больно заныло.
Разорвал письмо, с омерзением выбросил клочки в форточку. И больше к Исанке не ходил.